Щука — хищник ярый
Ярко выраженный хищник. Неисправимый каннибал. Икромет — в холодных вешних водах. Щука очень плодовита и скороспела. Активна круглый год, но более всего при 18–20 градусах. Великолепный охотник. Периоды жора чередуются с полусонной вялостью. Излюбленный объект спиннингиста и особенно рыбака-подледника. Метровый полупудовый трофей их пока не удивляет.
Как только прошумит по Амуру и его притокам апрельский ледоход и вынесет из проток да заливов лед и «съест» его весеннее солнце в озерах, а еще студеные полые воды станут заливать низкие поймы и жухлую траву на них, день ото дня повышая уровень, устремится в травяное мелководье щука на свой весенний нерестовый карнавал. Сначала туда явятся травянки — едва начавшие входить в зрелый возраст зеленовато-полосатые особи. Но день ото дня щука будет все больше, все крупнее, и вот уже соберутся они в пронизанной солнцем воде над травою да между кочек в неожиданно большом числе и выстроятся почти рядом, хотя и на определенном расстоянии. И будут стоять группками: крупная и толстая «дама», а около нее свита из трех-четырех, а то пяти-шести мелковатых вроде бы для нее прогонистых несолидно суетливых «кавалеров». Мир и покой их никак не берут, в избытке чувств они то и дело всплескивают, оголяют спины, трутся о что попало.
В эту преднерестовую пору, когда вода набрала еще так мало тепла, будут щуки несколько дней добирать под живительным солнцем силу для икромета, у всех рыб требующего много энергии. Осторожно плывя на лодке или тихо шагая по притопленному кочкарнику, совсем нетрудно высмотреть в стеклянно-прозрачной воде стройные торпедовидные зеленовато-серо-желтые, в мраморных разводьях и темных пятнах сильные щучьи тела с крупной глазастой головой, спереди удлиненной и сплющенной на манер утиного клюва, с широким разрезом большой очень зубастой пасти, мощным хвостом и стреловидно напряженными плавниками. Рыбы застыли, как самолеты у взлетной полосы в немедленной боевой готовности, как танцоры перед плясками в ожидании первых аккордов музыки.
А вскоре начнется диво дивное. Мелководье закипит от возбужденных рыб, по его зеркальной, высвеченной солнцем глади пойдут круги волн, водовороты и буруны, всплески и мощные удары хвостов. То здесь, то там будут выворачиваться остромордые хищные головы, а то и целиком выпрыгнет какая, бешено извиваясь всем телом. Завздрагивают верхушки прошлогодних трав, закачаются лозинки, зашевелится мокрая осоковая шевелюра притопленных кочек… Щуки в эту пору не просто возбуждены — они спешат. Им во что бы то ни стало надо дружно отнереститься в 6–8 дней, потому что очень изменчив весенний уровень в приамурских реках.
Если не шевелиться на нерестовом мелководье, можно с замиранием духа наблюдать, как то медленно и величественно, то в возбужденной спешке проплывают чуть ли не у ваших сапог своеобразные гаремчики наоборот: большая и степенная, как пава, с раздутым брюхом она и возбужденные, почтительно отставшие на полкорпуса в тесном свадебном кортеже — они. Жмутся к ней, трутся и с боков, и сверху, утратив осторожность.
Но чувствуется, что эти суетливые кавалеры пребывают в странном напряжении иного рода — в готовности в любое мгновение сигануть от своей возлюбленной прочь, судьбу не испытывая. И неспроста такое: самка в нерест долго постится, созревающая икра забирает много энергии, и потому рыба сильно слабеет, а закончив наконец все нелегкие заботы о будущем своего щучьего «народа», совсем не прочь заглотить одного-другого ставшего ей ненужным брачного партнера. А они эти ее странности хорошо знают и постоянно помнят, и чуть что — брызгами в разные стороны. Вероятно, потому-то на щучьем нерестилище всегда много плеска.
Щука не упустит какой-либо возможности схватить не только рыбу, но и оказавшуюся в воде мышь, крысу, бурундука или белку. Змею, жука, червяка… За птичкой у поверхности воды способна и выпрыгнуть. Да и кому не известно, что это ярый, стопроцентный хищник! Зеленый щуренок всего-то со спичку-другую, а уже страшен. Как маленький крокодильчик: голова с большущими злыми глазами и прямо-таки громадной для тельца зубастой пастью, и одна всепожирающая страсть кого-нибудь проглотить. Он уже самым что ни есть активным образом, со щучьим разбоем питается всякими рыбками «детсадовского» и «школьного» возраста. В первую очередь, мальками милых сердцу рыболова карася и сазана, но не только ими. А при случае этот пока еще маленький живоглот не упустит возможности съесть и отставшего в росте собрата.
Да что говорить о повадках щуренка! Даже малечек, не дотянувший до дюйма, уже успешно охотится за личинками карповых рыб, причем крошечная утроба его поистине ненасытна. Посадите несколько щурят в пустой аквариум — и увидите, как будут они подстерегать друг друга.
Мало найдется на земле более зубастых водяных хищников, чем щука. Острых зубов в ее пасти несколько сот! Они на челюстях, на языке, на сошнике… Даже на жаберных дугах! Попробуй-ка взять ее, живую, за жабры: трепыхнется — и руки в крови… Удобнее всего ее усмирить, запустив большой и указательный пальцы в просторные глазницы, — вмиг покорно замирает, даже если ее только что вынули из воды.
Щука — каннибал с рождения, и каннибал неисправимый. Найти в щучьем брюхе щуку-другую поменьше ничего не стоит. Однажды я бросил пару полуметровых хищниц в просторную естественную яму на речной косе, в которой осталось немного мелкой рыбешки. Ее они через день сожрали, а на другой я увидел «подруг» при издыхании: вцепившись друг дружке за челюсти — пасть в пасть — они дрались насмерть, видимо, уже несколько часов. Даже когда я вынул их на песок, они не расцепились.
Иной раз щука схватит слишком крупную для пасти рыбу и заглатывает, вываливая глаза из орбит, заглатывает. Случается — пока сама не удушится! А если и уцелеет, то «страдает» с торчащим изо рта хвостом несколько дней, пока не продавится голова жертвы в кишечник.
Вдоволь отъевшись и плотно набив утробу, щука несколько дней, а то и неделю пребывает в полной отрешенности от окружающего мира, не реагируя даже на проплывающую рядом добычу. А потом снова у нее начинается жор. Кроме того, рыба меняет активность в связи с погодой, гидрологическими явлениями, фенологическими факторами и собственными интересами. Например, хорошо выражен жор у щуки перед нерестом и после него. В летнюю жару она малоактивна, но резко активизируется с осенним похолоданием. Когда начнет образовываться лед, этой рыбе опять до всего трын-трава, зато ее обжорство по перволедью удивительно.
Аркадий Фидлер в интересной книге «Канада, пахнущая смолой» рассказал об озерах, в которых живут одни лишь щуки, причем живут в громадном количестве, от только что народившихся щурят до исполинов, и нет там каких-либо иных рыб. Казалось бы, это невозможно: есть-то этим хищникам кого? А оказывается, в тех озерах щуки питались… щуками. Лишь самые маленькие щучки — длиной с палец — жили и росли на водяных блохах, которых в воде было полно, да те, что немного побольше, кроме совсем малых щучек, пробавлялись рачками. Взрослые же знали одно: ловить и проглатывать «братьев своих меньших» и, вполне возможно, — своих же детей… Выходит так, что ранней весной метали они икру и давали начало тысячам тысяч щучьих жизней для того, чтобы вскоре их пожирать.
Вероятно, такое становится возможным не только вследствие особых щучьих нравов, но еще и потому, что рыба эта очень плодовита и скороспела. Самка откладывает от 30 до 150, в среднем 50 тысяч икринок — все зависит от ее возраста и размеров. Икра довольно крупная, отход у нее небольшой, жизнь в ней развивается быстро и уверенно. Прошел всего десяток дней, а из икринки уже выклюнулся эмбриончик с желточным мешочком, а еще через неделю в личинке будущего ярого хищника уже полтора сантиметра, и он начинает свободную разбойную жизнь. Начинает, чтобы отныне охотиться всю жизнь — во все сезоны года, с рассвета до заката..
Одно нашей щуке плохо: весенняя вода в Амуре и его притоках часто быстро спадает, едва успев выйти на пойму, и тогда выметанная икра обсыхает и гибнет. Но достаточно двух-трех многоводных весен — и будет этой рыбы полно. И не только потому, что велика ее плодовитость, растет-то она как на дрожжах: к концу первого года в ней уже 30 сантиметров, к третьему-четвертому — до полуметра, даже больше, и веса в ней до килограмма, а то и «с хвостиком». Самцы становятся «совершеннолетними» на 3–4 году, еще через год созревают и самки. Созревают чуть ли не быстрее даже карася.
Интересный факт: при заполнении ложа водохранилищ только что построенных гидроэлектростанций неудержимо растет численность щуки. Конечно, вместе с другими видами рыб, размножающимися на траве. Мне пришлось побывать на достраивающейся Зейской ГЭС, водохранилище которой заполнялось всего лишь четвертый год. И поразился я невероятному обилию там щуки. А все потому, что медленное и неуклонное подтопление разреженных лесов, марей, лугов на горных склонах создало ей идеальные условия для нереста и почти безотходного развития икры. После же заполнения щуки становится во много раз меньше, потому что берега вокруг обмелевшего искусственного моря со временем лишаются растительности.
Используя высокую плодовитость и скороспелость щуки, во многих странах ее интенсивно и эффективно разводят в прудах. Во Франции, например, ею занята половина всей рыбоводной площади — 50 тысяч гектаров!
Растет амурская щука всю жизнь и может достигнуть больших размеров. Метровая хищница в 3—10 килограммов нашего рыбака и теперь не удивит. Доводилось же мне ловить и видеть (правда, не часто и давненько) пудовых щук длиною 115–120 сантиметров, но были то глубокие старики.
Думаю, есть смысл еще раз подчеркнуть: строгой пропорциональности в соотношении возраста и размеров рыб, в том числе и щуки, нет. Это убедительно показала Э. И. Горбач, не так давно промерив несколько тысяч штук. Индивидуальные значения веса у линейно одноразмерных рыб сильно разбросаны, одновозрастные имеют разные размеры. В доказательство Элеонора Ивановна приводит примеры: при длине 57–60 сантиметров щука может весить от одного до трех килограммов; 78—81-сантиметровые — от 2,5 до шести. Сеголетка в благоприятное лето может к осени вытянуться до 30–38 сантиметров, хотя в среднем даже годовик имеет 21–23 сантиметра. Среди достоверно трехгодовалых оказались измеренными 47—60-сантиметровые, с весом от 600 граммов до 2,5 килограмма. Еще больше разброс у восьмилетних щук: длина от 57 до 102 сантиметров, а вес — 1,7–9 килограммов… Даже как-то и не верится.
Из тех же данных Э. И. Горбач следует: самки живут дольше и достигают гораздо больших размеров. Можно почти наверняка считать: если вы добыли или увидели очень крупную щуку, это скорее всего старуха… И еще: «среднестатистическая» щука живет в общем-то немного, долгожителей у этого вида мало. И смертность особей даже в среднем, наиболее крепком возрасте велика: до 24–25 процентов. Из тысячи годовиков до 12-летия — с длиной тела немного за метр — доживают всего 43 хищницы в лучшем случае, а это — 4,3 процента.
В популярной литературе вот уже не первое столетие из книги в книгу кочует сообщение о том, что так называемая хельбренская щука, пойманная в Германии в 1497 году, оказалась в возрасте… 267 лет, от старости была она, мол, совершенно белой, и оказалось в ней длины 570 сантиметров, а весу — 140 килограммов. Утверждают, что пометил ее император Фридрих II в 1230 году, а сомневающихся отсылают в собор города Мангейма, где хранится громадный щучий позвоночник. Но на поверку оказалось, что позвоночник собран из позвонков нескольких щук, да к тому же Фридрих II в 1230 году проживал в Италии. Верь в это теперь или не верь. Я весьма сомневаюсь в достоверности «факта» еще и потому, что почти 6-метровая рыбина весила 140 килограммов. Если столько б весила, то длина ее доходила бы всего до 2,5 метра.
А еще издавна рассказывают и пишут, что якобы в 1794 году при чистке Царицынских прудов под Москвой была поймана трехаршинная щука с золотым колечком, продетым сквозь жаберную крышку. И оказалась, мол, на том колечке надпись: «Посадил царь Борис Федорович». Выходит, было той щуке больше двух столетий?.. Заманчиво поверить и в эту сенсацию, но… нет того колечка, и каких-либо иных доказательств тоже нет.
Точно зафиксированный и удостоверенный предельный возраст европейской щуки — 33 года. Рекордный размер этой рыбы, в который я верю, — метр пятьдесят в длину при 35 килограммах веса: такую сам держал в руках.
Но не только рыбаки, но и естествоиспытатели до сих пор предполагают, что где-то в далеком глубоком озере или в реке еще скрываются 5-метровые вековые щуки. А ученые это отвергают. Анализируя результаты множества археологических раскопок на неолитических стоянках древнего человека по всей территории нашей страны с 6—7-го тысячелетий до нашей эры, палеоихтиологи собрали сведения по более чем 12 тысячам ископаемых остатков щуки из кухонных отбросов наших далеких рыбаков-предков. По ним и было установлено: самая крупная щука имела в длину 182 сантиметра. И это пока достоверный рекорд для щук всех времен и стран.
Щука — рыба интересная и своеобразная, тоже единственная в своем роде. Несколько ее видов распространены чуть ли не по всему Северному полушарию. Заселяет она всякие речные водоемы, но главный ее дом — спокойные слабопроточные хорошо прогреваемые речки с ямами, зарослями водных или затопленных «сухопутных» трав, в которых она, терпеливо затаившись в засаде, может ждать мгновения своей удачи часами. Но засада — не единственный ее охотничий прием. Бывает, и сама она ищет добычу, медленно и бесшумно, словно тень, скользя у дна вдоль подводных зарослей.
Любит щука, натерпевшись холодов в долгой подледной жизни, погреться в теплой воде и понежиться на солнце, но все же наиболее активна при 18–20 градусах. А наша амурская — особенно в годах — довольно обычна в текучих реках, и в русле Амура в том числе, хотя и здесь обосновывается в затишных местах у кос, при устьях ручьев, проток и заливов, в уловах и заводях. Нет ее лишь в типично горных реках и ключах да очень мало на быстрых глубоких речных фарватерах.
Нравится ей охотиться на речных разливах, обосновавшись у закраек травяных зарослей, над притопленной кочкой, под тенистой нависью раскидистых деревьев. Но она очень чувствительна к изменению уровня, и как только полые воды начнут снижаться — устремляется в протоки и реки. И потому-то в отшнуровавшихся озерах она нечасто оказывается.
Это великолепный охотник. Броски ее настолько стремительны, что редко какая добыча ускользнет. Но при всей своей ярости щука осторожна, даже пуглива, и при хорошем зрении и слухе, да еще при чувствительной боковой линии, улавливающей малейшие колебания и перепады давления, она всегда великолепно знает обстановку на своем участке и опасности избегает умело. Неосторожного рыбака тоже замечает…
Иногда выпадает удача разглядеть притаившуюся в засаде щуку и понаблюдать за нею. Так долго стоит она в полнейшей неподвижности, что создается впечатление: крепко спит. Но приглядишься внимательнее — и увидишь, что большие глаза ее медленно шевелятся — вверх, вниз, вбок… Вот она едва задвигала нижними ладошками-плавниками и стала медленно поворачиваться. Даже назад чуть-чуть сдала! Перехватив ее взгляд, замечаешь беспечную рыбку или стайку их. Щука не ждет, пока они приблизятся к ней, она предельно осторожно, очень медленной тенью сама скользит к ним… Рывок же ее настолько молниеносен, что нет возможности проследить его, а только отмечаешь, что цели своей охотник достиг. И снова хищница в засаде, и опять в полной неподвижности, и все так же жадно шарит зоркими глазами вокруг.
Щука — один из основных объектов промысла и любительской рыбалки. В 1937 году в Амуре колхозами и госрыбтрестами ее было добыто почти 25 тысяч центнеров — около 3 миллионов щук. В 40-х годах ловили до 15–16 тысяч центнеров с наших берегов и примерно половину этого — с китайских. Средний размер в уловах составлял 45–55 сантиметров, средний вес — примерно килограмм.
Основную массу щуки брали неводами в мае на нерестовых мелководьях да глухими забойками осенью, когда она скатывалась из озер и заливов в устья рек и глубокие протоки. Немало тогда ловили и любители — для собственных нужд и для продажи, что в то время дозволялось. Эти нерациональные способы промысла в 30—40-е маловодные годы резко подорвали запасы не только щуки, но и многих других ее соседей по Амуру. В 50-е годы более всего благоприятно и быстро отреагировала на высокие воды щука. Вот посмотрите: к началу 50-х годов общий промысловый улов этой рыбы снизился до 5760 центнеров, а через несколько лет он подскочил в 5–6 раз! И оставался высоким до очередного маловодного периода, начавшегося в 1965 году.
Ее мясо питательное и диетическое. Спортивный лов этой рыбы высокоэмоционален и требует немалого мастерства, выдержки, сообразительности. Щука всегда была и остается желанной добычей любого рыболова. Но тем не менее отношение к ней сложно и далеко не однозначно. А дело все в том же, что специфической особенностью ихтиофауны Амура является непомерно большой пресс хищных рыб, о чем мы уже говорили, но вынужденно повторяем. Взаимоотношения в системе хищник — жертва здесь полны драматизма, и рыбному хозяйству они отнюдь не благоприятствуют… Щука повсеместна, ее и теперь не так мало. Питается она весной, летом и осенью главным образом карасем, с которым половину года живет бок о бок. Не игнорирует и другие ценные виды карповых рыб и лишь зимою переходит на чебака, востробрюшку, чернобрюшку, пескарей, гольянов, коньков и другую непромысловую и сорную рыбу.
Особенно вредны большие щуки — те, что крупнее полуметра. Всякой мелочи вроде пескаря, чебачка и им подобных они предпочитают ту славную рыбицу, о которой мечтает рыбак-удильщик в томительном ожидании поклевки. А что греха таить, теперь тот удильщик, честно соблюдая правила рыболовства, далеко не всегда ловит и на ушицу.
Конечно, не может быть речи об объявлении щуки хищником, подлежащим уничтожению. Не должно быть возврата и к губительным способам промысла 30—50-х годов. И в нерестовую пору нужно ей благоприятствовать. Однако, думается мне, чем активнее ловить взрослую щуку дозволенными снастями и способами любителям и спортсменам, и особенно спиннингом да зимней махалкой, тем быстрее восстановятся стада карася, сазана, лещей, толстолобов, амуров и других симпатичных и желанных амурских рыб. Разумеется, нельзя оспаривать, что щука в определенной мере санитар водоемов, в первую очередь ловящий неполноценных и больных рыб. Но слишком много в Амуре таких «санитаров».
В годы моего военного детства спиннингов наши рыбаки не знали, а ловили щуку на живца, на буксируемую с легкой лодки или оморочки блесну-дорожку, жерлицами, вешалами, закидушками. А то забрасывали подальше ложку с отпиленной ручкой, оснащенную тройником, и подтягивали ее вручную…
Спиннинг — дело совсем другое, и теперь у нас спиннингистов множество, а чаще и больше всего они ловят щук, и немало среди них больших мастеров-умельцев, способных осилить пудовую хищницу, а за зорьку нахлестать до 30–40 ее собратьев помельче. Правда, теперь такие уловы запрещены.
И ведь как умело кидают блесну: взметнулась охотящаяся рыба метрах в двадцати — тридцати — и полетела туда блесна, и упала точно в еще не разгладившиеся кругляши води, а через мгновение щука уже «на якоре». Она сначала метнется прочь, рванув и выгнув спиннинг, потом, поняв, что влопалась, взлетит над водою свечкой, бешено мотая башкой в стремлении выбросить блесну с тройником из широко распахнутой пасти. И снова рванется в глубину или к корчам, и опять сделает свечку, и все так же яростно затрепещет в воздухе. А катушка то трещит пулеметом, то скрипит колесами тяжело нагруженной телеги, а рыбак и напряженно согнется, и попятится от воды, и трудно засеменит вдруг к ней…
Случается, добыча так велика для непредусмотрительно тонковатой лески, что переживания захлестнут рыбака: радость перемежается с опасениями обрыва. Глядя со стороны на него, очень осторожного, но еще более нетерпеливого, тревожно подумаешь: не случилось бы с ним чего.
Вываживание крупной сильной рыбы на тонкой леске — верх блаженства. А минуты извлечения севшей на крючок большой рыбы — самые волнующие и наиболее рискованные. Вроде бы выдохлась та, легла на бок и покорно волочится с широко раскрытой пастью, не шелохнув плавниками. К уже опущенному в воду сачку плывет… И вдруг совершенно неожиданный могучий рывок и… Хорошо, если жилка крепка, а если… Но все равно на всю жизнь отложится в памяти еще одно нетускнеющее, неизгладимое, прекрасное…
И зимой тоже непросто выволочь из-под льда крупную щучину. Но когда, одолев живую торпеду, вы бросите ее в лодку ли, на берег или на лед и она остервенело замечется, всем своим естеством противясь неволе и отчаянно борясь за жизнь, — трудно ею не залюбоваться… Вот только вечно злое выражение щучьей морды с неутолимо хищным блеском глаз и презрительно сомкнутыми губами не порождает положительных эмоций.
Зимним блеснением щуки на Амуре «заражен» чуть не каждый второй рыбак вообще, и в одном лишь Хабаровске их несколько десятков тысяч. Даже неподалеку от полумиллионного города ими усеян лед! Среди них и женщины. Профессора, писатели, артисты. Шоферы, слесари, грузчики…
Недавно по долгу службы ясным ноябрьским днем пролетал я на вертолете низко над Амуром до Комсомольска и поразился: фарватером еще идет шуга, а просторные забереди, свежо припорошенные снегом, уже усеяны множеством рыбаков-махальщиков. В одном месте человек сто темнеет, в другом, неподалеку, — еще больше, а там их — и не пересчитать… Эти устье большого залива оккупировали, те заполонили выход к Амуру широкой протоки, а вот за поворотом — за высоким лесистым мысом — от правого берега до левого рассыпались неуемные и нетерпеливые по совсем еще слабой, ненадежной ледяной перемычке…
Сто километров пролетел, двести, а рыбаков не становилось меньше. Глядя на них, я думал о своем. Вспоминал. Размышлял. Много рыбаков я знаю, которые из года в год планируют свой отпуск на ноябрь, специально на лунки, и ждут его не дождутся чуть ли не год, копя в себе нетерпеливый рыбацкий азарт.
Известное дело: непересчетно прелестей в блеснении махалками вообще, а по перволедью — в особенности, потому что в это время и жор щуки, ленка, сига, тайменя отменен, и лед еще не толст, долбить его легко, и не холодно. Благодать во всех отношениях!
И теперь, уже в наши годы, когда рыбы даже в приамурских реках здорово поубавилось, счастливчики за ноябрьский день выбрасывают из лунок на лед немало крупных зубастых бестий…
Ах, эти лунки во льду!
Но не в одной лишь рыбе дело. Страсть рыбака не только в том, когда, где и сколько поймаешь и всегда ли будешь с добычей. Вот и махальщик-подледник. Он уже в сентябре ознобно волнуется и суетится, мечтает руку и душу усладить. Ему этот отпуск хочется использовать день в день, с полной отдачей, и потому он томительно и внимательно следит за погодой, за образованием льда. Иной раз и сам ринется в воскресную разведку.
А что ни день, то крепче лед, и уже пора брать отпуск, и вот уже рыбак в дороге. В полной экипировке оглядывает давно знакомые картины… А когда выйдет на молодой чистый лед, облюбует место для лунки да радостно ударит пешней или крутанет буром, — считай, начался для него праздник, переполненный волнениями, ежеминутным ожиданием чудес, неистребимыми предчувствиями удачи…
Все бесконечные, иссушавшие душу заботы, неурядицы и неприятности позади, а вместо них со всех сторон и по всем статьям благодать: свобода, чистая природа, простор Амура-батюшки, друзья и единомышленники.
И сидит он рядом с темными крохотными овалами лунок в сверкающих россыпях ледяного крошева, и весь его мир, вся его душа в них, и пытается он мысленно заглянуть в безмолвный, но прекрасный мир под ним. Не выдерживая, на всякий случай стеснительно оглянувшись, он ложится на лед, затеняется с затылка воротником и рукавицами от света и завороженно заглядывает в то загадочное подледье уже не мысленно, а воочию.
…Тихо в подводном царстве, спокойно. Сквозь толстый слой отстоявшейся прозрачной воды каждая песчинка, каждый камешек видны. Ракушек, каких-то личинок-червячков можно различить, рыбешки полусонно проплывают. Блесны, положенные на дно, посверкивают… Но вот тенью надвинулась щука, ударила по нервам рыбака, и он торопливо, но осторожно берет махалку, поднимает блесну, подводит ее к самому щучьему рылу, шевелит… А та — ноль внимания. Только глазами ворочает да плавниками пошевеливает. Даже отошла на полметра… И вдруг — молниеносный бросок! Схватила блесну! Сжала челюсти!.. А в следующее мгновение она уже бьется-трепещет на льду у ног ликующего рыбака.
А через несколько минут, успокоившись да поделившись радостью с соседями, он снова рассматривает водный мир. Он вполне может увидеть, как уткнется в блесну осторожный недоверчивый сиг и начнет крутиться вокруг нее, обследовать. Или крупный чебак. Конь. А то наплывет этакой подводной лодкой громила-таймень и ляжет грудью на блесну…
Как много прелестей таит в себе рыбалка у лунок во льду! Вы только представьте себе: тихое утро лишь пробуждается, морозец ласково пощипывает раскрасневшиеся щеки, чистый воздух вливает в тело силу. Из-за синеющих вдали сопок солнце вот-вот выкатится… Вы следите, как оно радостно взбирается на небосвод, и тоже радуетесь… Оно медленно разогревает наступающий неясный осенний день, искрится во льдинах и льдинках, в снежинках и инее, в азартящихся глазах махальщиков. А шуга еще шумит и прет, и всякая рыба ищет покоя в затишных местах — таких, где вы теперь обосновались. Окопались у своих лунок, машете, настороженно прислушиваясь к ударам и толчкам по блеске. Вы весь в напряжении, в ожидании, вы в том особом волнующем состоянии, которое ведают лишь рыбаки-подледники.
И вот то один в поле вашего зрения резко привстает и взмахнет рукой и тут же сядет, довольно крякнув или в возбуждении потянувшись за куревом, то другой… И вдруг сзади доносится громкое с высоким звоном: «Дай-ка багорчик!..» Знать, таймень, желтощек, а не то матерая щука села на крючок.
Чего ж греха таить — завидуете счастливчику. Светло и чисто завидуете. Машете, напряженно прислушиваясь к махалке. Знаете ведь, что у каждой рыбы своя реакция на блесну, свой «подход». Щиплет да царапает небольшую блесну чебак, конь и сиг. Сиг потом ее придавит головой или грудью ко дну, но и тут не обязательно возьмет. Эта блесна иной раз ему мордашку поцарапает, а он все привередничает, все решает… Не то что ленок: заметил, прицелился и — р-р-раз! Схватил!
Или таймень. Тот блесну давит могучей бронированной грудью, да так, что не сразу ее из-под него и выдернешь. А выдернул — тут счастье рыбацкое совсем рядом.
Да, ждете своего мгновения. Неутомимо машете, шевелите снасть, ревниво приглядываетесь, как работают те счастливчики. И хотя терпеливо ждете подхода рыбы к своей блесне, удар по ней почти всегда неожидан: хищник — не карась, поплавка у махалки не имеется. Махалка к тому же не удочка и не спиннинг. И как только ударила или взяла блесну рыба и почувствовалась она на крючке, замелькали руки ваши… У-ух! И вот уже на льду долгожданный трофей. Бьется, извивается. Ослепляет красотой. Душу рыбацкую переполняет ликование.
Но иной раз блесна за низ лунки зацепится, а то носом в лед рыба упрется, разверзнув пасть. Или никак ее, здоровенную, не осилишь, не притомишь… Вроде бы выдохлась, сдалась, покорно волочится зубастая в лунку. И вдруг как взрыв мины неожиданный ее могучий рывок! Но вы к таким выкрутасам и коварству хищника готовы: стальные крючки на блеснах остры и неразгибаемы, а леска крепости необыкновенной, хоть и тонка. Хорошая леска у рыбака на вес золота…
Рыбаки — народ сообразительный и дотошный. Блесна — дело хорошее, но не всегда она ловит: все-таки рыба чувствует подвох. Сколько раз наблюдал сквозь лед: подойдет в упор, постоит и — дудки. Ищи дураков. Уплывает. И на такие случаи приделывает рыбак полуметровый поводок немного выше блесны, а обыкновенный крючок наживляет мальком или резкой. Настраивает снасть так, чтобы и блесна, и наживка у дна шевелились да «играли», дополняя друг друга. Блесну хищник издали замечает, издали он улавливает ее движение и боковой линией, но подошел — и к «мясу». Нюх-то у рыбы замечателен, и что ей металл рядом с малявкой или ароматным кусочком! Перед ним и привередливый сиг не всегда ломается.
Особенно хорошо берет хищник малька, а из них лучше всего вьюн, потому что очень живуч он. Нет ему в этом равных. Даже ротан уступает.
Щука, сиг, ленок, таймень, налим. А то ауха… И в каждои — свои прелести, своя красота. Но теперь мы ведем речь о щуке. Самой хищной, самой прожорливой рыбе, всегда у рыбаков почитающейся добрым трофеем. Почетным. Даже престижным. С которым домой возвращаться приятно. На махалку она цепляется гораздо чаще других. В первую очередь. По перволедью у щуки жор, а у махальщиков на нее особо обостренный азарт. Эту неистребимую хищницу ловить не только интересно и занятно, но еще и выгодно, и потому за нею охотятся в первую очередь. Но… Махалка с тонкой жилкой и маленькой блесной-сиговкой тут же, во второй лунке. А бывает и так, что машет рыбак щуку, а рядом, в запасных лунках, — удочка с наживкой на сига. А то и на тайменя…
Воздух свеж круглые сутки, холодок в меру, впечатлений хоть отбавляй. Вдоволь напитавшись за день всей этой благодатью, а вечером до отвала наевшись ухи высочайшего класса и самой вкусной, умеючи зажаренной рыбы и запив съеденное отличным, тоже умело заваренным чаем, заводят рыбаки милые сердцу профессиональные разговоры, попутно знакомясь и сближаясь с братьями по духу и страсти, оказывающимися с неожиданными профессиями, служебным положением и судьбой. Переодетого полковника здесь иной раз встретишь, писателя, артиста. Бывает, и калеку какого, слепого или глухого — все ищут успокоения изболевшемуся телу и истерзанной душе.
Споры, воспоминания, обмен опытом. Волнения, азарт, душевное тепло. И что только не вспоминается, о чем не говорится. Множество душ сливаются воедино, и место там лишь теплу, добру и соучастию, удивлениям и восторгам. Немудреные, но искренние радости, доступные лишь детям, охотникам да рыбакам…
Но наговорились. Наспорились. Разошлись по своим «лежкам» и тут же провалились в блаженные счастливые сны. Тоже рыбацкие. А впереди и дней таких много, и горячих бесед, и откровений.
А днем опять машешь, горячим кофе или чаем из термоса подогреваешься. В тихом условном одиночестве припоминаешь вчерашние разговоры, позавчерашние, планируешь, что сегодня вечерком рассказать. Смотришь вокруг: Амур, далекие сопки, ясное небо. Душа в согласии, в полной гармонии не только «со товарищи», но и с природой. Тайные твои пороки и умыслы уходят куда-то, и нет им выхода в эту благодать. Те, которых городская и должностная нервотрепка особенно измотала, на рыбалке в числе прочего и от самих себя отдыхают. Ничто так не снимает с души и тела стрессы, накапливающиеся на работе и дома да год от года давящие все тяжелее, как ловля рыбы.
Но думается мне еще, что если бы все люди временами, в такие вот тихие ясные дни, ловили б рыбу, любуясь небом, солнцем, далями, — насколько доброжелательнее стали бы они по отношению друг к другу, в скольких суетных ценностях усомнились бы! Ведь не даром же среди истинных рыбаков и тонких ценителей природы нет прожигателей жизни, вершителей грязных дел, рабов вещей, искателей теплых местечек и нетрудовых доходов…
Каждый махальщик сам себе профессор. У каждого — свое любимое место. Знает он, где и в какое время долбить лунку, какую блесну опустить в воду и как ее шевелить. Известно ему, в какую погоду идти на лед, а когда все же не стоит тратить время попусту, потому что жор у солидных хищных рыб бывает периодами.
Дома к воскресеньям обычно накапливаются хозяйственные или другие дела. Но всегда рыбак выкраивает время для душевного. Достает и разворачивает махалки, коробку с блеснами раскрывает. И какой богатейший ассортимент этих блесен! Каких только не увидишь! Оловянные, бронзовые, латунные. Желтой и красной меди. Никелированные, посеребренные. Двухцветные, с насечкой, даже с зеркальцами. Даже с самоцветами стали делать! Сильна и благородна рыбачья страсть.
В такие вот дни он вспоминает свое рыбачье прошлое. Видятся ему заснеженная река, лунки во льду, а в них зеленоватые щуки, пятнисто-коричневые ленки, словно только что, вот-вот отлитые из серебра сиги. И все дальше, все глубже в прожитое он погружается таинственными нитями памяти, пододвигает далекое невообразимо близко, в упор к сегодняшнему дню. И уже распахивает свои объятия детство, в которое всю жизнь хочется броситься, какое бы оно ни было.
Такое это чистое и благородное, оздоравливающее и увлекательное занятие — подледное ужение блесной, — а на махальщика нет-нет да и промелькнет сердитое слово в газете. Мол, много ловят, отчего оскудевают рыбные богатства Приамурья. Оскудевают-то действительно, но вовсе не по вине рыбака-любителя. Думается мне, не будь старателей блеснить щуку, а заодно ловить и других речных хищников, куда как меньше было бы теперь и карася, и сазана, и лещей. Амуров, толстолобов, коней…